Я ткнул в отражение когтистым пальцем.
— Ты хочешь убить Ваську?!
Он повторил мой жест.
«Нет, это ты хочешь ее убить».
— Зачем?!
Можно было не спрашивать. Я уже и сам знал ответ. Лорд в Маске сказал мне об этом совершенно недвусмысленно, прямым текстом. Для последнего этапа превращения куколке надо особенно много энергии. А почему именно Васька? Я вспомнил Кирю и его свечение, приманившее меня, как магнитом. Похоже, опять дело в крови…
Черт, во что я вляпался? Будь оно проклято, это превращение!
— Исчезни! — приказал я монстру. — Уйди!
«Сам уйди!» — отозвался он с откровенной насмешкой.
А может, и не насмехался, подумал я. Пришло время определяться, кто я. Один из нас должен уйти.
Я зажмурился, чтобы его не видеть. Но змей все равно маячил перед глазами.
«Так что там с заданием? — осведомился он. — Чем ты готов пожертвовать ради превращения?»
— Мне сейчас не до загадок!
«Ошибаешься. Отвечать надо прямо сейчас. Ты слишком долго тянул… Пока не решили за тебя».
— На что ты намекаешь?!
«Ради самого важного надо жертвовать самым ценным».
И тогда я понял то, о чем давно должен был догадаться, если бы сам упорно не отворачивался от очевидного.
Не сам ли я сказал давеча Грегу, что важнее Васьки у меня не осталось ничего на свете? Теперь-то я понимал, чего он от меня требовал, против чего предостерегал. Но он все равно спохватился слишком поздно. Мы все опоздали. Выбор надо было делать гораздо раньше, в самом начале.
А теперь мне придется пожертвовать Васькой.
Потому что именно она стоит между мной и превращением.
— У меня что, нет выбора? — спросил я обреченно.
«Уже нет, — подтвердил змей. — Ты сам себя загнал в ловушку».
И облизнулся.
Я с усилием отвел глаза от зеркала. Народная мудрость гласит, что всегда есть два выхода. «Ну а если черт вас сожрет — тогда у вас выход лишь один…»
Кажется, как раз мой случай.
— Я найду другой вариант!
«А зачем? Мне нравится этот! И тебе он тоже нравится!»
Я прянул к зеркалу и с рычанием оскалился. Змей в зеркале ответил мне таким же угрожающим оскалом. Он ничуть меня не боялся.
Как прогнать Того, кто сидит в пруду? Я вспомнил сказку, которую любил в детстве. Что посоветовала Крошке Еноту мама?
Ну-ка, ну-ка… Вспомнил!
«Малыш, а ты возьми палку побольше!»
Палки у меня под рукой не было, зато вместо нее имелась полная пасть отличных зубов.
— Умри! — прорычал я.
«Сам умри!» — ответил мне монстр.
Я распахнул пасть и напал на того, в зеркале.
Треск, хруст, звон! И боль. Зато я наконец перестал его видеть. Впрочем, как и все остальное тоже.
Держась за лицо, я вышел из ванной и на ощупь включил свет. Зеркало было разбито вдребезги. Лицо было в крови, руки тоже. Между пальцами стекала и капала кровь.
Зато это были мои пальцы. А не его, не змея.
Я ушел на кухню, умылся и закурил, хотя обычно в доме этого не делал. Сидел там, пока не скурил всю пачку. Дымил, прикуривая одну от другой, и думал, думал. Вспоминал всю историю моего превращения, день за днем. Перебирал каждое слово, каждый поступок. Каждый совет Грега, каждую историю Ники, каждую подколку Валенка…
Когда пачка почти закончилась, а небо за окном начало светлеть, я нашел выход.
Теперь я знал, что делать дальше.
И хотя я понимал, в какой ад добровольно собираюсь превратить свою жизнь, на душе стало гораздо легче.
«На крайняк, — сказал тогда Валенок, — у тебя есть ты сам».
Почему он тогда заговорил о крайнем случае? Неужели предполагал нечто подобное? В любом случае, его слова подсказали мне, что выходов все-таки два.
Превращения не будет. С этого момента я его останавливаю.
О последующих трех с половиной неделях рассказывать, в общем, нечего — кроме того, что это было худшее время в моей жизни.
Первые дня два-три я прожил на энтузиазме — полный энергии, гордый и довольный своей решительностью отбросить все змеиное, что так тщательно взращивал в себе с самого начала весны. Я постарался выкинуть из головы Грега с компанией, равно как и белого змея с его двуличным хозяином, и начал активно восстанавливать нормальные человеческие связи, которые совершенно забросил со всеми этими трансформациями. Друзья, родители, работа… В свое время меня удивляло, как легко я от этого отказался. А теперь — как просто оказалось вернуться.
Но я ошибался. Ох, как я ошибался! Обманчивая легкость остановленного превращения оказалась просто-напросто посттравматическим шоком. Так тяжелораненый вначале не испытывает боли.
А потом началось.
В один прекрасный день, продолжая по инерции чему-то радоваться, я вдруг осознал весь ужас моей ситуации. Не будет превращения, не будет волшебства. Не будет Той Стороны. Не будет больше ничего стоящего в жизни. У меня отныне нет будущего.
Все кончено.
И тогда все, чем я теперь пытался наполнить свое повседневное существование, в одночасье потеряло смысл. Буквально все, что занимало мои интересы в прежней жизни, обесценилось. Мир, ставший пустым, потерял основу и теперь разваливался, и что-то начало разрушаться во мне самом.
На улице набирала силу весна, дни стояли идиотски солнечные и теплые, но радостное пробуждение природы казалось мне жестокой насмешкой над дымящимися руинами, в которые превратилась моя жизнь. Оттаявший, подсохший, слегка зазеленевший городской пейзаж, который я всегда так любил, сейчас был для меня страшен, напоминая надуманно-оптимистичный финал какого-нибудь пост-апокалиптического романа. Первая нежная весенняя зелень казалась ядовитым полуразумным мхом-мутантом. Как намек на то, что все необратимо поменялось, и ничего хорошего уже точно не предвидится.